Неточные совпадения
Он прошел еще несколько шагов, и пред
ним открылся каток, и тотчас же
среди всех катавшихся
он узнал ее.
Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов,
среди которых
ему случается жить; не
знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только
оно доказывает неимоверную
его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит
его необходимость или невозможность
его уничтожения.
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший
среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся
среди города, — ничто не ускользало от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог
знает из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за
ними в бедную жизнь
их.
От
него отделилась лодка, полная загорелых гребцов;
среди них стоял тот, кого, как ей показалось теперь, она
знала, смутно помнила с детства.
Он смотрел на нее с улыбкой, которая грела и торопила. Но тысячи последних смешных страхов одолели Ассоль; смертельно боясь всего — ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи, — она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича...
Самгин шагал
среди танцующих, мешая
им, с упорством близорукого рассматривая ряженых, и сердился на себя за то, что выбрал неудобный костюм, в котором путаются ноги.
Среди ряженых
он узнал Гогина, одетого оперным Фаустом; клоун, которого
он ведет под руку, вероятно, Татьяна. Длинный арлекин, зачем-то надевший рыжий парик и шляпу итальянского бандита, толкнул Самгина, схватил
его за плечо и тихонько извинился...
— Героем времени постепенно становится толпа, масса, — говорил
он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее
он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем
его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров
среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она
знала не хуже
его и, не пугаясь, говорила...
На этот вопрос
он не нашел ответа и задумался о том, что и прежде смущало
его: вот
он знает различные системы фраз, и
среди них нет ни одной, внутренне сродной
ему.
Стоя
среди комнаты,
он курил, смотрел под ноги себе, в розоватое пятно света, и вдруг вспомнил восточную притчу о человеке, который, сидя под солнцем на скрещении двух дорог, горько плакал, а когда прохожий спросил: о чем
он льет слезы? — ответил: «От меня скрылась моя тень, а только она
знала, куда мне идти».
— Маркович, ювелир, ростовщик — насыпал за витриной мелких дешевеньких камешков, разного цвета, а
среди них бросил пяток крупных. Крупные-то — фальшивые, я —
знаю, мне это Левка, сын
его, сказал. Вот вам и хорошие люди!
Их выдумывают для поучения, для меня: «Стыдись, Валентин Безбедов!» А мне — нисколько не стыдно.
«Кого же защищают?» — догадывался Самгин.
Среди защитников
он узнал угрюмого водопроводчика, который нередко работал у Варвары, студента — сына свахи, домовладелицы Успенской, и, кроме племянника акушерки, еще двух студентов, —
он помнил
их гимназистами. Преобладала молодежь, очевидно — ремесленники, но было человек пять бородатых, не считая дворника Николая. У одного из бородатых из-под нахлобученного картуза торчали седоватые космы волос, а уши — заткнуты ватой.
— Революционеры, батенька, рекрутируются из неудачников, — слышал Клим знакомое и убеждающее. — Не отрицаю: есть
среди них и талантливые люди, вы, конечно,
знаете, что многие из
них загладили преступные ошибки юности своей полезной службой государству.
—
Узнали? — повелительно спросил
он, показывая
среди крепких, плотных зубов два в коронках из платины, и, после неизбежных фраз о здоровье, погоде, войне, поставил — почему-то вполголоса — вопрос, которого ожидал Клим Иванович.
И еще раз убеждался в том, как много люди выдумывают, как
они, обманывая себя и других, прикрашивают жизнь. Когда Любаша, ухитрившаяся побывать в нескольких городах провинции, тоже начинала говорить о росте революционного настроения
среди учащейся молодежи, об успехе пропаганды марксизма, попытках организации рабочих кружков,
он уже
знал, что все это преувеличено по крайней мере на две трети.
Он был уверен, что все человеческие выдумки взвешены в
нем, как пыль в луче солнца.
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что
он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я
знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не
среди вещей, явлений, условий, которые
он сам создал и создает…
— История жизни великих людей мира сего — вот подлинная история, которую необходимо
знать всем, кто не хочет обольщаться иллюзиями, мечтами о возможности счастья всего человечества.
Знаем ли мы
среди величайших людей земли хоть одного, который был бы счастлив? Нет, не
знаем… Я утверждаю: не
знаем и не можем
знать, потому что даже при наших очень скромных представлениях о счастье —
оно не было испытано никем из великих.
— А! Это расплата за Прометеев огонь! Мало того что терпи, еще люби эту грусть и уважай сомнения и вопросы:
они — переполненный избыток, роскошь жизни и являются больше на вершинах счастья, когда нет грубых желаний;
они не родятся
среди жизни обыденной: там не до того, где горе и нужда; толпы идут и не
знают этого тумана сомнений, тоски вопросов… Но кто встретился с
ними своевременно, для того
они не молот, а милые гости.
Неизвестность, ревность, пропавшие надежды на счастье и впереди все те же боли страсти,
среди которой
он не
знал ни тихих дней, ни ночей, ни одной минуты отдыха! Засыпал
он мучительно, трудно. Сон не сходил, как друг, к
нему, а являлся, как часовой, сменить другой мукой муку бдения.
Она была отличнейшая женщина по сердцу, но далее своего уголка ничего
знать не хотела, и там в тиши,
среди садов и рощ,
среди семейных и хозяйственных хлопот маленького размера, провел Райский несколько лет, а чуть подрос, опекун поместил
его в гимназию, где окончательно изгладились из памяти мальчика все родовые предания фамилии о прежнем богатстве и родстве с другими старыми домами.
«Нет, не могу выносить!
Узнаю, что у
него на уме… Иначе я упаду здесь,
среди всех, если
он еще… взглянет на меня не так, как всегда…»
Мне сто раз,
среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с
ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди
его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот
они все кидаются и мечутся, а почем
знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Я ушел, оставя
его разведываться как
знает, и только издали видел, как
он, точно медведь
среди стаи собак, отбивался от китайцев, колотя
их по протянутым к
нему рукам.
— Дело мое к вам в следующем, — начал Симонсон, когда-тo
они вместе с Нехлюдовым вышли в коридор. В коридоре было особенно слышно гуденье и взрывы голосов
среди уголовных. Нехлюдов поморщился, но Симонсон, очевидно, не смущался этим. —
Зная ваше отношение к Катерине Михайловне, — начал
он, внимательно и прямо своими добрыми глазами глядя в лицо Нехлюдова, — считаю себя обязанным, — продолжал
он, но должен был остановиться, потому что у самой двери два голоса кричали враз, о чем-то споря...
Это впечатление разрушило в
нем только то, что в толпе каторжных
он узнал арестанта, убийцу Федорова, и
среди ссыльных комика Охотина и еще одного бродягу, обращавшегося к
нему.
Нехлюдову показалось, что
он узнал Маслову, когда она выходила; но потом она затерялась
среди большого количества других, и
он видел только толпу серых, как бы лишенных человеческого, в особенности женственного свойства существ с детьми и мешками, которые расстанавливались позади мужчин.
Среди стоящих уже экипажей
он узнал закрытое ландо Корчагиных.
Про то же, что повсеместно по всей России уже прошла слава об ужасном процессе, Алеша
знал давно, и, Боже, какие дикие известия и корреспонденции успел
он прочесть за эти два месяца
среди других, верных, известий о своем брате, о Карамазовых вообще и даже о себе самом.
Я чрезвычайно обрадовался, когда услышал, что
он хочет идти со мной на север. Это было вдвойне выгодно. Во-первых, потому, что
он хорошо
знал географию прибрежного района; во-вторых,
его авторитет
среди китайцев и влияние на туземцев значительно способствовали выполнению моих заданий.
У подножия найнинских террас, на самом берегу моря, мы нашли корейскую фанзу. Обитатели ее занимались ловлей крабов и соболеванием. В фанзе жили девять холостых корейцев.
Среди них двое одетых по-китайски и один по-удэгейски.
Они носили косы и имели подбритые лбы. Я долго
их принимал за то, чем
они казались, и только впоследствии
узнал, кто
они на самом деле.
Из этого разговора
он узнал, что
среди корейцев есть несколько искателей руд, остальные — охотники, пришедшие за провизией с реки Кулумбе, где у
них имеются зверовые фанзы.
Действительно, скоро опять стали попадаться деревья, оголенные от коры (я уже
знал, что это значит), а в 200 м от
них на самом берегу реки
среди небольшой полянки стояла зверовая фанза. Это была небольшая постройка с глинобитными стенами, крытая корьем. Она оказалась пустой. Это можно было заключить из того, что вход в нее был приперт колом снаружи. Около фанзы находился маленький огородик, изрытый дикими свиньями, и слева — небольшая деревянная кумирня, обращенная как всегда лицом к югу.
Все эти дни Дерсу пропадал где-то у тазов.
Среди них он нашел старика, который раньше жил на реке Улахе и которого
он знал еще в молодые годы.
Он успел со всеми перезнакомиться и везде был желанным гостем.
Вечером я
узнал от
него, что на 4 км ниже в Иман впадает еще одна большая река — Нэйцухе [Нэй-чу-хэ — река, вытекающая изнутри.]. Почти половина ее протекает по низине Лофанзы
среди кочковатых болот, покрытых высокой травой и чахлой кустарниковой порослью. По
его словам, Нэйцухе очень извилиста. Густые смешанные леса начинаются в 40 км от Имана. Потом идут гари и лесные болота. Из притоков Нэйцухе река Хайнето [Хэй-ни-дао — дорога с черной грязью.] славится как местность, богатая женьшенем.
Знакомство с деревней, которое я вынес из этого чтения, было, конечно, наивное и книжное. Даже воспоминание о деревне Коляновских не делало
его более реальным. Но, кто
знает — было ли бы
оно вернее, если бы я в то время только жил
среди сутолоки крепостных отношений…
Оно было бы только конкретнее, но едва ли разумнее и шире. Я думаю даже, что и сама деревня не
узнает себя, пока не посмотрится в свои более или менее идеалистические (не всегда «идеальные») отражения.
Я вдруг вспомнил далекий день моего детства. Капитан опять стоял
среди комнаты, высокий, седой, красивый в своем одушевлении, и развивал те же соображения о мирах, солнцах, планетах, «круговращении естества» и пылинке, Навине, который, не
зная астрономии, останавливает все мироздание… Я вспомнил также отца с
его уверенностью и смехом…
В эту минуту во всей
его фигуре было что-то твердое и сурово спокойное.
Он, очевидно,
знал, что
ему делать, и шел
среди смятенных кучек, гимназистов, как большой корабль
среди маленьких лодок. Отвечая на поклоны,
он говорил только...
Короткая фраза упала
среди наступившей тишины с какой-то грубою резкостью. Все были возмущены цинизмом Петра, но —
он оказался пророком. Вскоре пришло печальное известие: старший из сыновей умер от раны на одном из этапов, а еще через некоторое время кто-то из соперников сделал донос на самый пансион. Началось расследование, и лучшее из училищ, какое я
знал в своей жизни, было закрыто. Старики ликвидировали любимое дело и уехали из города.
Харитине доставляла какое-то жгучее наслаждение именно эта двойственность: она льнула к мужу и
среди самых трогательных сцен думала о Галактионе. Она не могла бы сказать, любит
его или нет; а ей просто хотелось думать о
нем. Если б
он пришел к ней, она
его приняла бы очень сухо и ни одним движением не выдала бы своего настроения. О,
он никогда не
узнает и не должен
знать того позора, какой она переживала сейчас! И хорошо и худо — все ее, и никому до этого дела нет.
Настанет год — России черный год, —
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к
ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить
среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать,
И зарево окрасит волны рек: —
В тот день явится мощный человек,
И ты
его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке
его булатный нож.
Если благотворителю известно, например, сколько
среди детей грамотных, то уж
он будет
знать, сколько нужно послать книжек или карандашей, чтобы никого не обидеть, а назначать игрушки и одежду удобнее всего, соображаясь с полом, возрастом и национальностью детей.
Но знакомая добрая и скучная тьма усадьбы шумела только ласковым шепотом старого сада, навевая смутную, баюкающую, успокоительную думу. О далеком мире слепой
знал только из песен, из истории, из книг. Под задумчивый шепот сада,
среди тихих будней усадьбы,
он узнавал лишь по рассказам о бурях и волнениях далекой жизни. И все это рисовалось
ему сквозь какую-то волшебную дымку, как песня, как былина, как сказка.
В течение нескольких секунд
он стоял с приподнятым кверху и просветлевшим лицом.
Он был так странен, что все невольно обратились к
нему, и кругом все смолкло. Всем казалось, что человек, стоявший
среди комнаты, был не тот, которого
они так хорошо
знали, а какой-то другой, незнакомый. А тот прежний исчез, окруженный внезапно опустившеюся на
него тайной.
В течение двадцати лет бедный немец пытал свое счастие: побывал у различных господ, жил и в Москве, и в губернских городах, терпел и сносил многое,
узнал нищету, бился, как рыба об лед; но мысль о возвращении на родину не покидала
его среди всех бедствий, которым
он подвергался; она только одна
его и поддерживала.
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой.
Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы
знать, о чем так горячатся
они, о чем так спорят, идя от молитвы?
Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
Ты говоришь, добрая Марья Николаевна, что мое сердце любвеобильно.Ты совершенно справедливо это замечаешь —
оно так создано, следовательно, не назовешь меня, читая эти строки, гречневой кашей. Бог помог природное настроение не утратить
среди многих толчков, доставшихся и на мою долю. И за это глубокое
ему благодарение! Не
знаю, до какой степени плодотворна эта любовь, но
знаю, что она и мучение мое и отрада. Ты все это поймешь, не нужно пояснений. Впрочем, люблю потому, что приятно любить…
Он так же, как и Ярченко,
знал хорошо цену популярности
среди учащейся молодежи, и если даже поглядывал на людей с некоторым презрением, свысока, то никогда, ни одним движением своих тонких, умных, энергичных губ этого не показывал.
Но
он знал цену популярности
среди молодежи и потому не решался круто разорвать с прежним кружком.
Узнал я, например, о господине Смите, о капитале, у
него похищенном дочкой, о князе, забравшем в свои руки капитал; наконец,
среди разных восклицаний, обиняков и аллегорий проглянула мне в письмах и настоящая суть: то есть, Ваня, понимаешь!
Ночью,
среди перепутавшихся на дорожках теней, Сергей не
узнал места.
Он долго бродил по скрипучему гравию, пока не вышел к дому.
— Я сидел тут, писал и — как-то окис, заплесневел на книжках и цифрах. Почти год такой жизни — это уродство. Я ведь привык быть
среди рабочего народа, и, когда отрываюсь от
него, мне делается неловко, —
знаете, натягиваюсь я, напрягаюсь для этой жизни. А теперь снова могу жить свободно, буду с
ними видеться, заниматься. Вы понимаете — буду у колыбели новорожденных мыслей, пред лицом юной, творческой энергии. Это удивительно просто, красиво и страшно возбуждает, — делаешься молодым и твердым, живешь богато!
— У нее уже готово триста экземпляров! Она убьет себя такой работой! Вот — героизм!
Знаете, Саша, это большое счастье жить
среди таких людей, быть
их товарищем, работать с
ними…